РИГЕЛЬ ТАЛИТА // psinaSutulaya |
СПОСОБУС | СНОБЛИЧИЕ | ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ |
001. DISGUISEОн невысокого роста - всего пять с половиной футов; узнаешь его издалека по характерному бирюзовому капюшону и лощеному плащу цвета слоновой кости, с рукавами, закатанными по локоть. Он держит руки в карманах белых шаровар; высокие - до колен - кожаные сапоги на передней шнуровке обхватывают крепкие икры. Оборачивается и сдержанно кивает. Ты не помнишь, чтобы он когда-либо улыбался тебе. Лицо его неизменно безэмоционально.
Ты говоришь ему что-то - возможно, слова приветствия; он смотрит на тебя немигающим взглядом стеклянно-желтых глаз и хмурит белые - как и волосы, и ресницы, контрастирующие на фоне серого лица - брови. Ты видишь в меру мускулистые, сухие предплечья, ладони с костями плюсны, флегматично играющими под тонкой кожей, пока он говорит тебе что-то одними жестами. Смотришь на корку подсохшей крови на содранных костяшках и вспоминаешь, что обычно он носит перчатки. Такие же белые, с обрезанным пальцами. Из-под неаккуратно повязанного шарфа цвета индиго выглядывает голубоватая от синяков шея и острые спицы ключиц; взгляд скользит вверх - высокие скулы, подчеркивающие вытянутость лица, слегка скошенный подбородок и длинные спиральные рога, отогнутые назад под прямым углом. Ты впервые видишь, чтобы на Альтернии кто-то говорил на языке жестов, и тебе неловко, ты не понимаешь, улыбаешься немного виновато; он глубоко вздыхает и неспешно набирает что-то на коммуникаторе, поворачивает к тебе экран: ригель002. ESSENCEВсю сознательную жизнь он живёт в глухом вакууме, абсолютной, восхитительной тишине, - тем иронично, что его лусусом должен был стать огромный, под три метра в холке волчара, способный учуять свою личинку на противоположном конце Альтернии. Он не помнит своего лусуса, но знает, Он сам сказал, что череп на Его лице - это осколок волчьей челюсти, победный трофей, но честно говоря, ему плевать. Он рос в богатом улье и до шестого оборота не видел ни одного лица, кроме Единственного, и не знал ни одного цвета, кроме бирюзового. Он сам дал ему имя, научил изъясняться жестами и читать по губам, а как скрывать своё присутствие, оставаясь незаметным для самых внимательных глаз, он знал всегда. Он выслеживал для Него пасторальцев, собирал информацию, сбрасывал тела и вообще делал что угодно, о чём его только попросят; эти лохи никогда не могли его обнаружить, само Ничто укрывало его, словно сына, от чужого внимания, от всего мира, и он рос фактически в полной изоляции, информационном вакууме, (не)сознательно ограничивая свои социальные контакты.
Не занятый никакими поручениями, он может часами сидеть с закрытыми глазами или бесцельно бродить по городу, слушая тишину, так что кажется, что его не интересует в этом мире абсолютно ничего. Классовая борьба? Возможно, в другой жизни, где он не встретил Рукбата, где мир грозил бы ему неизбежной выбраковкой за глухоту, он мог бы проникнуться повстанческими идеями, но Нункии хорошо постарался, чтобы уберечь своего подопечного от пасторальских бредней, так что сейчас, начни ему кто-нибудь заливать про социальную несправедливость, он только иронично закатит глаза. Пандемия? Давайте будем честны: на Императрицу ему насрать в равной степени, что и на «низшекровок», он просто делает, что ему говорят, и делает хорошо. И даже его покровитель, единственный, до которого ему есть хоть какое-то дело, не знает, не может знать, что у него на уме, потому что там нет ничего, там восхитительная кристальная пустота. Он не плохой и не хороший; он не умеет ненавидеть, презирать, сострадать, потому что для этого нужен серьёзный социальный опыт, личностные драмы, которых у него нет и быть не может; он просто смотрит и видит всё как есть, без субъективной эмоциональной окраски, и не задаёт лишних вопросов, когда Рукбат говорит – Ригель-, есть работёнка-, потому что, честно говоря, вытирая небрежно руки, перепачканные бронзовым и бургунди, размазывая голубоватое, тонкой струйкой стекающее из носа, по лицу, устало, безразлично, сплевывая желчь с разбитых губ, мне плевать003. FLAVOR
...зарывался пальцами ног в холодный рыхлый песок; ветер хлестко бил по лицу, срывая с глаз капюшон, и за поднимавшимися пыльными массами невозможно было ничего разглядеть. Он, казалось, с трудом переставлял ноги, сильно ссутулив плечи, точно волочил за собой набитый камнями мешок; перед глазами плыло; горло сводило спазмом от сухости и рваных, судорожных вдохов.
Следы за его спиной заметались тотчас же, как он делал следующий шаг, и он был рад возможности спрятаться в буре.
Песком засыпет, точно могильным камнем, - желчно заскрежетало под ребрами, - достойная собачья смерть.
Заткнись, процедил он сквозь стиснутые зубы, прикрывая слезившиеся от ветра глаза узкой костлявой ладонью, между тем как ноги несли его в совершенно неизвестном направлении, сквозь толщу песка, укрывавшую беглеца, словно сына, от возможного преследователя.
Почему он бежит?
- Стив!
Он вздрогнул всем телом и проглотил нервный смешок; возмутительно рыжая голова медленно и с заметным трудом повернулась в сторону голоса, как старый несмазанный механизм. Ему, конечно же, было хорошо известно, кто это.
- Стив, что ты сделал? - он выпрямился, чтобы взглянуть на сестру, и вид его сделался испуганный: лицо ее было бледное и мокрое от слез. По правую от нее сторону стоял Гилберт; брат смотрел на него сосредоточенным и вопрошающим взглядом, и от внимания Стива не ускользнуло то нервное напряжение, с каким он сжимал тонкое девичье предплечье.
Ему показалось: маска на лице дала трещину. Стив смахнул с него ладонью песок - на ней остались влажные красноватые разводы. Он был в растерянности и недоумении.
От самых ног его в бесконечность уходила дорожка иссушенных, бездыханных тел.
Это не я, говорит себе Стив; Сара делает к нему неуверенный шаг, пока он глядит перед собой невидящим взглядом, размазывая слезы и кровь по мертвецки-бледному лицу.
Это - не я?..
Злой скрежещущий смех громким эхом пульсировал в висках.
Отредактировано Ригель Талита (07.09.20 10:08)